Агапитова уполномочена защитить

О роли личности в работе обмудсмена

Что бы ни говорили завистники и злопыхатели, но Северная столица последние пару десятилетий прочно удерживает позиции одного из самых успешных городов России в области защиты семьи и детства. У нас были приняты самые новаторские законы по поддержке семей с детьми (достаточно сказать о введении так называемых «детских карт», опыт применения которых был перенят многими городами страны - спасибо экс-главе профильной комиссии по социалке Заксобрания Петербурга Наталии Евдокимовой). У нас один из самых непробиваемых ветрами чиновничьих перемен глава комитета по социальной политике Александр Ржаненков (ему едва ли не единственному удалось сохранить изначально расстрельный пост руководителя самого неблагодарного ведомства при двух губернаторах, несмотря на глобальную смену команд). У нас, в конце концов, есть Светлана Агапитова - детский правозащитник, впервые в истории переизбранный на второй 5-летний срок. Кстати, сам факт выборов человека на эту должность - тоже петербургский эксклюзив. В большинстве российских регионов уполномоченных по правам ребенка назначают губернаторы. Однако стабильность в нашей стране - одно из самых зыбких понятий. Вот и Светлана Агапитова говорит, что все громче слышны разговоры о ликвидации института детских правозащитников.

- Да, сейчас в регионах - видимо, в связи с экономической ситуацией - подумывают о слиянии детских и взрослых уполномоченных. У нас до сих пор нет своего федерального закона, и получается, что работа детских уполномоченных толком не регламентирована. Мы в Петербурге отчасти защищены своим местным законом, он очень хороший, но - только на уровне субъекта. Федерального закона нет. Получается очень нестабильная ситуация. К тому же мы, отказавшись от института детских уполномоченных, отходим от международных документов - Конвенцию ООН о правах ребенка мы ратифицировали в 1989 году. Более того: у нас существует замечательный документ - «Стратегия действий в интересах детей». В нем как раз говорится о развитии института детских уполномоченных. Выходит, что мы делаем шаг вперед - два шага назад. Может быть, имеет смысл принять закон об уполномоченных в субъектах федерации? В любом случае, нужен федеральный закон, а то получается разнобой. Есть регионы, где должность такая есть, но аппарат не предусмотрен. А что может сделать один человек без аппарата, без средств, один как перст? Если сейчас не поддержать сохранение института детских правозащитников, то я буду первым и последним уполномоченным в Санкт-Петербурге.

- А в других странах есть детские омбудсмены?

- Почти во всех странах есть, потому что ребенок требует особой защиты. В Скандинавии, Прибалтике есть, а в Англии их даже два: уполномоченный по детям и детский комиссар, который занимается только правами детей-сирот.

- Не думаете ли вы, что причиной столь резких перемен может быть слишком активная и смелая позиция некоторых детских уполномоченных - да что уж скрывать, именно ваша - относительно спорных и скандальных законодательных инициатив? Например, того же «закона Димы Яковлева» и вашего противостояния в этом вопросе с Павлом Астаховым? Кстати, сейчас за отставку вашего коллеги идет активный сбор подписей в интернете.

- Я могу только догадываться. Вероятно, у Эллы Памфиловой есть какие-то идеи насчет объединения институтов. Там сидят все-таки люди неглупые, я думаю, все решится нормально. Но в субъектах беспокойство есть.

- Кстати, о субъектах. Мне кажется, имя Светланы Агапитовой не слышал только ленивый. А имена детских уполномоченных во многих регионах неизвестны не то, что детям и родителям - даже местным властям. Причина в отсутствии полномочий, пресловутого аппарата или в чем-то другом?

- Думаю, в комплексе проблем. Ну и роль личности в истории все-таки еще никто не отменял.

«Раньше люди жаловались меньше»

- Создается впечатление, что к вам идут с проблемами, большую часть которых могут и должны решать другие структуры - органы опеки, комиссии по делам несовершеннолетних, прокуратура, районные и городские администрации? Это так на самом деле?

- Даже в нашем законе прописано, что институт уполномоченного - последняя инстанция. Но получается, что мы отвечаем практически на любые вопросы - мы очень открыты. Моим специалистам звонят с требованием устроить в детский сад или получить жилье… Объясняем, что существует определенный алгоритм действий, что надо сделать то-то и то-то. Бывает, что звонят в эмоциональном порыве: везде отфутболили, накричали, что делать?! Но иногда, когда ситуация требует немедленного реагирования, тогда мы подключаемся сразу.

- Легко попасть к вам на прием?

- Можно записаться через секретаря или через электронную очередь на сайте. Да, как к врачу, только доступнее. Проблема может быть только в том, что у людей исторически сложилось убеждение, что попадать надо напрямую к начальнику - якобы, это поможет быстрее решить вопросы. Но это не так. У нас работают очень грамотные квалифицированные специалисты. Прием ведется каждый день, кроме пятницы. Для тех, кто занят днем на работе, есть возможность записаться с 8 утра и до 9 вечера.

- Насколько адекватны люди, идущие к вам, и можно ли их проблемы решить без вашего участия?

- Бывает, что и без нас можно решить. Например, в 40% обращений мы не зафиксировали нарушений прав ребенка, приходится людей перенаправлять, объяснять. Но они, даже получив отказ в других структурах, все равно идут к нам. Хотят иметь еще один шанс.

- Насколько велики ваши полномочия?

- Невелики. Спасает только наш местный демократичный закон. Поэтому если надо экстренно попасть к губернатору - то иду, объясняю ситуацию. Хожу к депутатам, если есть необходимость. Но полномочий немного. Было бы разумно здесь применить европейский опыт: например, больше знать о том, какие законотворческие инициативы готовятся. А у нас получается, что какой-то закон зреет, зреет - и вдруг выстрелил, а мы узнаем постфактум. Ведь логично, чтобы все инициативы, касающиеся детей, семьи, должны быть заранее нам известны, и мы бы могли дать рекомендации. Но, к сожалению, этот вопрос может решаться тоже только на федеральном уровне. Еще мы бы хотели, чтобы уполномоченный мог обращаться в суд в защиту интересов ребенка. Не хватает судебной инициативы. Это касается в первую очередь интересов детей-сирот, выпускников сиротских учреждений.

- Люди идут к вам только из-за вашей открытости или зачастую они просто не знают, куда еще пойти? Боятся чиновников, очередей, хамства, волокиты?

- Межведомственное взаимодействие - обязательный фактор нашей работы, но, как правило, на каком-то участке что-то обязательно тормозит. За 5 лет работы нам удалось скоординировать эти моменты. Простой человек понимает, что есть очень много инстанций, он путается. Но он знает нас, и мы даем то, что надо конкретному человеку. Мне кажется, раньше люди вообще меньше жаловались, сами как-то справлялись. Сейчас чуть что - сразу пишем президенту. Крыша течет - но я не пойду в ЖЭК, а сразу - к Путину.

- Насколько эффективно работают наши госорганы в области защиты прав детей?

- От решения органов опеки всегда очень многое зависит. И от конкретного человека, который там сидит - тоже роль личности в истории. Но у них очень много работы. В городе - 111 муниципальных округов, и в каждом есть орган опеки, наделенный полномочиями. Они занимаются проблемами семьи, сиротских учреждений, многодеток, разборками какими-то, жилищными проблемами. Это огромный объем обязанностей, с которыми тяжело справляться. Я иногда удивляюсь: вот, например, Красносельский район, там стремительно растет население, а количество сотрудников органов опеки рассчитывается… по переписи 2010 года! Хотя, согласно рекомендациям, один специалист должен приходиться на 2000 детей. И нам становятся понятны жалобы заявителей, которые рассказывают, что в опеке наорали, 2 часа продержали в очереди. Мы-то понимаем, почему так.

Дети растут вместе с проблемами

- Светлана Юрьевна, как вы считаете, за последние 15-20 лет детские проблемы и беды как-то изменились или в принципе остались теми же?

- Мне трудно судить как уполномоченному, поскольку на этой должности я 5 лет. Но я смотрю по своим детям. Двое из них родились в прошлом веке, и двое - в нынешнем. Очень влияет социум, окружение. Я преподаю на журфаке СПбГУ и вижу, что студенты, которые были 15 лет назад и сейчас - совсем разные люди. В чем-то их кругозор шире, а в чем-то они более инфантильны.

- О каких еще проблемах мы раньше не слышали или старались не слышать?

- Сейчас много говорят о так называемом буллинге - агрессивной травле какого-то ребенка... Эта проблема известна давно, но сейчас, мне кажется, она носит несколько иной характер... К нам обращаются родители с коллективным письмом: «Уберите из нашего класса Васю Иванова!». Этому Васе лет 7, его воспитывает мать-одиночка, которая не имеет ни сил, ни возможностей следить за Васей... Но 20 или 30 взрослых людей, зачастую включая педагогов, требуют расправиться с Васей! Мы приезжаем в школу, приходим на собрания, учим проводить процедуры примирения, какие-то ситуативные игры... Но меня поражает такая озлобленность взрослых людей. Это же они должны разобраться, научить, направить по правильному пути. Они - взрослые! Психологи говорят, что поколение нынешних родителей вообще отличается. Мы более твердо стояли на ногах, больше рассчитывали на себя. Есть даже термин такой - «недолюбленное поколение». Дети, которым было мало внимания в 1980-90-е, теперь переносят какие-то обиды из детства на своих детей.

- А один из самых тяжелых моментов вашей работы - жестокое обращение с детьми? Это только кажется, что таких случаев стало больше?

- Статистика и 10 лет назад, и сейчас дает примерно одни и те же цифры. Но кажется, что их стало больше потому, что увеличилось количество информации об этом. Зато вот чего точно раньше не было - столько не падало детей из окон. Это просто ужасно, практически каждый день! Мы же объясняем ребенку, что нельзя трогать горячее, лезть в розетку... Почему не объяснить, что категорически нельзя подходить к окну, к сетке, поставить замок-задвижку? Я этого не могу понять.

- Вы вместе с коллегами обращались в правительство с просьбой пересмотреть закон об охране здоровья граждан в той части, где речь идет о правах несовершеннолетних и обязанностях взрослых. Разъясните, пожалуйста, в чем противоречие?

- Сейчас молодые люди от 15 лет и старше вправе сами, без информирования взрослых, принимать решения относительно своего здоровья, в том числе по абортам, тестированию, профилактическим осмотрам, жизненно важным операциям и лечению. Однако при этом родители обязаны нести ответственность за своего ребенка до совершеннолетия, то есть до 18 лет. И врачи жалуются, что уже есть случаи, когда 16-летний ребенок, узнав о том, что болен раком, требует не сообщать об этом родителям и отказывается от лечения. Есть 15-летний юноша, который отказался принимать лекарства от ВИЧ-инфекции, которой он заразился. В Госдуме звучат странные объяснения, что девочки будут бояться родителей и начнут делать аборты тайком, если медики информируют об этом родителей... И непонятно, почему именно с 15 лет, а не с 14-ти или не с 16-ти? Правильно было бы, что молодой человек может принимать такие решения с 18 лет, то есть с совершеннолетия. Я надеюсь на здравый смысл в решении этого вопроса.

«Прощайте родителей»

- Приоритетом в вашей работе является забота о детях-сиротах. После принятия «закона Димы Яковлева» изменилось что-то в плане устройства детей в семьи - наши или иностранные?

- По официальным данным комитета по социальной политике Санкт-Петербурга, количество детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, за последние 5 лет уменьшилось на 1,5 тыс. человек. Однако количество детей, устроенных в семьи граждан на различные формы семейного устройства, продолжает расти. По данным конца 2014 года, на полном государственном обеспечении в учреждениях различных ведомств проживали и воспитывались 2246 детей, оставшихся без попечения родителей, нуждающихся в устройстве в семью. Однако контингент воспитанников сиротских учреждений сильно изменился, уменьшилось количество выявляемых в течение года детей, оставшихся без попечения родителей, сократилось количество детей младшего дошкольного возраста, в то же время увеличилось количество детей-инвалидов, нуждающихся в круглосуточной медицинской помощи и детей, старше 14 лет, имеющих педагогическую запущенность, страдающих асоциальным поведением, перенесших домашнее насилие. Работу с такими детьми в сиротских учреждениях необходимо перестраивать.

- А само отношение к сиротам изменилось в обществе?

- Раньше это были некие закрытые учреждения, о которых только знали, что «там, за забором, живут сиротки». Сейчас они ходят в обычные школы, социализируются. Хотя встречаются странные моменты... Мы были недавно в одном из учреждений и посмотрели план мероприятий по подготовке ребят к самостоятельной жизни. Для второго класса написано: «Раз в неделю - беседа об уходе за волосами». Ну хорошо, это важно, я понимаю. А вот программа для 8 класса: «Беседа об уходе за ногами». Получается, что они до 8 класса за ногами ухаживать не умели? И тут же соседним пунктом: «Беседа о том, как пеленать ребенка...». Но в целом система стала более открыта, больше готовности обращать внимание на индивидуальность детей-сирот. Но им необходимо сопровождение, многие теряются, уходя в самостоятельную жизнь, кто-то вообще пропадает из поля зрения соцслужб.

- До «закона Димы Яковлева» даже очень тяжело больной ребенок имел шанс попасть в иностранную семью. Что мы имеем на сегодня?

- Резко снизилось иностранное усыновление. Сейчас в этом плане лидирует Италия, за ней идут Франция, Испания, Израиль. Постепенно отпадет Финляндия, так как там разрешены однополые браки. Из 33 детей - заложников «закона Димы Яковлева» - в Петербурге сейчас остались 6 детей, почти все - с тяжелыми диагнозами. И девочка 13 лет, которая уже нашла приемных родителей, но из-за принятия закона все планы усыновления сорвались.

- Как вы считаете, основную цель - снижение количества детей в сиротских учреждениях и устройство детей в семьи - закон выполнил?

- Знаете, все относительно. В основном программа выполнена, детей в учреждениях стало действительно меньше. Но их стало меньше и в силу демографической ямы 1990-х годов. У нас по-прежнему много отказов от новорожденных и вторичных отказов от принятых на усыновление или под опеку детей. В 2014 году мы проанализировали категорию лиц и причины, по которым родители отказываются от новорожденных. По результатам мониторинга было установлено 290 отказов в родильном доме, в больнице, в доме ребенка. Несмотря на то, что в Петербурге развита сеть помощи семье и детям, этот ресурс практически не используется в отношении малышей: при помещении ребенка в учреждение сразу встает вопрос о лишении родителей родительских прав, а сопровождение очень часто сводится к контролю и изъятию. Но проблемной семье необходима конкретная помощь: содействие в трудоустройстве, лечение от алкогольной зависимости, психологическая реабилитация, урегулирование внутрисемейных конфликтов. Приоритетом является биологическая семья. И мы должны сделать все возможное, чтобы даже ребенок-отказник вернулся в родную семью, чтобы родители осознали ситуацию, исправились. И таких случаев становится все больше, особенно если мама или папа ощущают, что они не одиноки со своей проблемой. Запутавшихся родителей тоже надо уметь прощать.

Фото: Валентин Беликов