Наталия Вергей: «Я бы хотела, чтобы русские люди не боялись петь»

Наташе Вергей 31 год. Она руководит католическим хором и воспитывает дочь. Она всегда мечтала об этом – о том, чтобы стать дирижёром и иметь гармоничную семью. Её хор поёт каждое воскресенье в храме Святой Екатерины на Невском, 32-34, он считается лучшим среди католических хоров Петербурга. Весной едет на гастроли в Париж. Наталия рассказала W о своих увлечениях и взглядах на жизнь.

О профессии

Мы с ровесниками стали собираться и петь на мессе под гитару и синтезатор. 

Всё началось с того, что в детстве я пела в хоре. И в какой-то момент я поняла, что хочу, чтобы у меня был свой хор. С 11 лет я пела в храме Святой Екатерины в составе детского хора. Хор ушёл из храма, а я продолжала ходить. Мы с ровесниками стали собираться и петь на мессе под гитару и синтезатор. Мы росли, и в 2002 году настоятель – тогда это был о. Мачей Русецкий – попросил нас спеть литургию Страстной пятницы. Но не на один голос, как мы пели обычно, а смешанным хором на 4 голоса. Мы стали репетировать, подготовились, и с этого момента родился наш хор, который существует по сей день.

В детстве именно я сама хотела заниматься музыкой. Маме было очень трудно финансово, и она несколько раз пыталась меня отговорить, но я не отговаривалась.

Я пошла не в семь лет в музыкальную школу, а в одиннадцать. И я всю жизнь догоняла. Пошла в музыкально-педагогический колледж, перевелась в училище им. Римского-Корсакова при консерватории. Меня взяли сразу на третий курс, и пришлось тоже догонять. Потом поступила в консерваторию – чудом.

О хоре

Есть журналист, политолог, иконописец, музыкальный теоретик, кинорежиссёр, электрик, плотник. Суть в том, что не только люди творческих профессий тянутся к этому. 

Многие через хор становятся прихожанами, некоторые переходят из православия в католичество. Некоторые остаются православными и всё равно поют в этом хоре годами. Это люди разных специальностей, в основном без музыкального образования или с начальным образованием: один, два, три класса музыкальной школы. Есть журналист, политолог, иконописец, музыкальный теоретик, кинорежиссёр, электрик, плотник. Суть в том, что не только люди творческих профессий тянутся к этому.

Воскресным утром, когда все собираются, становится радостно, что мы все есть, это такая небольшая община. Люди друг друга поддерживают, общаются вне хора, встречаются, гуляют.

У меня нет смелости заниматься концертной деятельностью, хотя в принципе мы могли бы. Это интересно хористам, но мне не хватает внутренней мотивации к этому. То, что мы сейчас готовимся к Парижу, это потому, что нас пригласили и я согласилась, и мне уже некуда отступать.

Сейчас основной состав хора – около 16 человек. Есть два-три человека, которые ходят нерегулярно: это или родители с маленькими детьми, или уже пожилые люди. Но в основном у нас молодёжь. Как-то так получается, что хор взрослеет вместе со мной, там в основном мои ровесники.

О профессиональных амбициях

Какое-то время мне хотелось, чтобы у нас был самый лучший католический хор в Санкт-Петербурге. Но так как у нас особо не было конкуренции, мы и были таким хором. Настоятель хотел, чтобы мы были лучшим католическим хором России, но тут у нас сейчас есть конкуренты. В Новосибирске, в Казани, в Волгограде, в Калининграде очень сильные хоры – есть с кем соперничать. Но у меня нет таких амбиций. Моя цель – чтобы наше пение помогало молиться прихожанам.

Одно время моё самолюбие очень сильно страдало от того, что я понимала: то, что мы делаем, никто не записывает. И если мы очень красиво споём литургию, это уже в прошлом, мы больше никогда этого не услышим. Потом я поняла, что главное – то, что сейчас. Поём хорошо, и слава Богу.

О специфике

В плане музыки мы с православными поём абсолютно разное.

Если сравнивать наш хор с православным, это совершенно другая специфика. Я пела и в православных храмах. Чаще всего там очень плавающий состав. Люди поют за деньги, всего их человек 12, но может на службу прийти 6, 8, 10 человек. Ноты читают с листа, звучит всегда хорошо, но нет какой-то душевности, сплочённости, как в нашем хоре. Мы очень зависим друг от друга. Если один не пришёл, то это плохо для всех, нам его не хватает.

В плане музыки мы с православными поём абсолютно разное. У нас более простые тексты, а гармонии более свободные. У нас почти нет обихода, кроме ответов священнику, которые тоже поёт хор. Мы поём в основном современную литургическую музыку и хоралы – их писали протестанты, но они постепенно «переплыли» в Католическую церковь. Иногда мы поём Баха и чуть-чуть композиторов-романтиков. Раньше немножко пели мою музыку или мои аранжировки. Поём на русском и на латыни – на других языках петь на литургии нельзя.

О вере

Если я верующий человек, я должна быть там, где я чувствую Бога. Я Его чувствую здесь.  

Если бы не было хора, то, может быть, я уже бы ушла из Церкви. Для хористов тоже важно, в каком состоянии моё духовное здоровье. Когда у меня какой-то кризис, это отражается на хоре: я не могу зажечь других. А дирижёр, который не может зажечь хор, – это не дирижёр. В музыкальном училище у нас один педагог говорил: «Я слышу, о чём вы думаете, когда поёте».

Меня крестили в православной церкви, крёстной была моя бабушка, и всё детство я ходила с ней в храм. Но она, к сожалению, мне ничего не рассказывала ни о Христе, ни о духовной жизни. Поэтому хождение в храм для меня было мучением, к тому же я очень плохо переносила ладан и периодически падала в обморок. И только когда я с хором в 11 лет пришла в католический храм, я увидела ход литургии. Когда я услышала, что Евангелие читается на русском языке, я поняла: вот мой дом. Я почувствовала Божье присутствие, чего не было со мной в православных храмах. Это не значит, что что-то плохо или хорошо, но если я верующий человек, я должна быть там, где я чувствую Бога. Я Его чувствую здесь.

О работе

Сейчас меня пригласили в Высшую духовную семинарию «Мария – Царица апостолов» преподавать пение и историю церковной музыки будущим католическим священникам. Сразу после консерватории я работала няней в семьях, потом – воспитателем и музыкальным руководителем в детском саду. Это была очень трудная работа и морально, и физически. Но пока у меня не было своего ребёнка, меня очень тянуло к работе с детьми.

Ещё я была в Аничковом дворце (бывший дворец пионеров) хормейстером среднего хора. Мне очень нравилась эта работа, особенно нравился возраст детей – от 8 до 12 лет, такой переход к тинейджерству. Работала немножко в детском доме с детьми, у которых проблемы со зрением – они очень чувствительны в других областях и очень музыкальны.

Сейчас у меня нет потребности работать с детьми, я понимаю, что это занимает очень много сил. Хотя какое-то время, когда Настя была маленькая, я мечтала работать в Доме ребёнка с младенцами. Мне хотелось брать их на руки, заниматься с ними индивидуально. Я могу сказать, что моя дочь – удочерённая, поэтому у меня особая нежность к детям, лишённым родительской любви.

О том, что нужно изменить

Я знаю, что я строгий руководитель. И те, кто приходит в хор, принимают мой авторитет, у нас хорошая дисциплина. Я не буду менять себя, потому что мягкий руководитель – это плохой хор.

Я бы хотела, чтобы русские люди вообще не боялись петь. Потому что у нас какие-то страшные национальные комплексы. Я вижу, что за границей прихожане поют, не стесняясь: поют громко, красиво, не боятся открывать рот. А у нас люди боятся, и многие, кто мог бы петь в хоре, даже не знают об этом. Они говорят: мне учительница говорила, чтобы я молчал, потому что мне медведь на ухо наступил. Это комплексы из детства, которые нам наши учителя очень хорошо внушили, а мы поверили в то, что мы не можем. На самом деле, большая часть людей может это делать хорошо и красиво.

Материалы по теме

Город получил «спорные» храмы 

Людмила Тёща Махова: «Поём не лучше других, но лучше, чем вчера»