Русско-японская война: фиаско. Часть 2

«Сообщение о смерти вице-адмирала Макарова произвела вчера громадное впечатление ... Вечером в театрах во время антрактов публика собиралась группами для чтения горестной телеграммы. Многие уезжали из театров в половине спектакля».

Постепенно стала меняться и тональность статей о событиях на фронте. Вроде бы сообщались и позитивные новости, однако нам, умеющим читать между строк, рассказывают о проблемах, возникающих при снабжении армии: «Петербург, 7 апреля. Из всеподданнейшего отчета министра путей сообщения видно, что пропускная способность Сибирской дороги, доведенная с 20 января до пяти пар сквозных поездов, в начале лета будет равна одиннадцати, а в конце - тринадцати».

Возможности Транссиба, особенно при переправе через Байкал (Кругобайкальская дорога еще не была до конца достроена), были весьма ограничены.

Действительно, возможности Транссиба, особенно при переправе через Байкал (Кругобайкальская дорога еще не была до конца достроена), были весьма ограничены. Огромная российская армия и все ресурсы империи не могли быть быстро переброшены на окраину. Становятся привычными телеграммы о состоянии Порт-Артура: «11 апреля, 6 ч. дня. Порт-Артур поражает своим спокойствием. Войска, моряки и городское население с изумительным хладнокровием и мужеством переносят осаду. Гибель любимого адмирала Макарова и целого броненосца со всем штабом нисколько не поколебала общей уверенности в неприступности Порт-Артура и неизбежности скорого поражения Японии». 

В Петербург возвратили трех воспитанников ремесленного училища, сбежавших на войну, а в домах умалишенных появились японские генералы: «Военное время всегда вызывало случаи острого умопомешательства... В Петербурге в четырех больницах для умопомешанных находятся не только “Того”, “Куроки”, “Гаяши” и др., но есть и “подводные лодки”, “брандер” и “мина Уайтхеда”. Последние являются самыми беспокойными».

Всколыхнуло общественное мнение открытое письмо Льва Толстого по поводу войны. Выступившего против взаимного уничтожения христиан и буддистов писателя травят во всех патриотических листках, то называя выжившим из ума, то сравнивая с японскими шпионами.

Журналист пишет: «И вот, думал я, читая строки Толстого, в какую жалкую и мизерную личность съеживается этот носитель крупного гения».

Журналист пишет: «И вот, думал я, читая строки Толстого, в какую жалкую и мизерную личность съеживается этот носитель крупного гения, с комфортом, в своем кабинете Ясной Поляны, посылающий на войну своим друзьям и братьям по крови и по духу ядовитые слова возмущения и смущения, в минуты, когда, среди лишений и страданий, они геройски исполняют свой долг и умирают за что-то святое и когда даже дети в многомиллионном народе понимают и чувствуют, что в эти минуты нужны каждому солдату, кроме пищи, оружия и крова, слова любовного ободрения  и что тот, кто, кто в это время смущает его словом, чтобы лишить его ободрения, тот злейший враг и палач этих героев. А потому настоящая война не могла вызвать в нем никаких “коллизий чувств” и под его черепом не произошло никакой бури, ибо граф Толстой ныне совершенно чужд России, и для него совершенно безразлично, будут ли японцы владеть Москвой, Петербургом и всей Россией, лишь бы Россия скорее подписала мир с Японией, на каких угодно, хотя бы самых унизительных и постыдных условиях... Ели бы правительство сочло возможным сорвать личину с гр. Толстого и показать его русскому народу во всей его безобразной наготе, то этим положением был бы конец всему нашему “толстовству”, и тогда, но только тогда, можно было бы представить старому сумасброду спокойно доживать свой век в его Ясной Поляне и хоронить там свою бывшую славу».

В эти же дни ловят японских шпионов в районе Нарвы, где «железнодорожный жандарм встретил бродячего шарманщика и его сотоварища с ручной обезьянкой, одетых в болгарские костюмы. Жандарму субъекты показались подозрительными, и он пригласил их в станционную контору, где они предъявили паспорты на имя болгарских подданных. Тем не менее у них был произведен обыск, причем внутри шарманки найдены план местности и дорог между Нарвой и Везенбергом, разные инструменты, съемки планов и т.д. Видя, что обман их обнаружен, мнимые болгары сознались, что они - переодетые японцы, причем шарманщик назвал себя полковником генерального штаба, а товарища - своим денщиком. Арестованные, они отправлены в Петербург».

Болгарские японцы выглядят, конечно, совсем уж анекдотом. Тем временем газеты продолжают клеймить Толстого и славить войну: «Нет, война - это не бедствие, это наше спасение, это то героическое средство, которое может встряхнуть от корня до вершины ныне ослабевший и отупевший организм. Знает Бог, что делает».

«Нет, война - это не бедствие, это наше спасение, это то героическое средство, которое может встряхнуть от корня до вершины ныне ослабевший и отупевший организм. Знает Бог, что делает».

В начале октября 1905 года Вторая Тихоокеанская эскадра отправляется в свой невероятный и трагический поход. О судьбе эскадры, о походе, наверное, мы подготовим отдельную публикацию, уж больно важное и интересное это событие. Однако отметим, что переход судов был секретным и петербургские жители узнали о нем из газет через несколько недель после начала: тогда, когда случился так называемый «Гулльский инцидент» - обстрел неких судов эскадрой в Северном море (еще одна загадка - существует несколько версий о том, кого же атаковала эскадра 22 октября 1905 года на Доггер банке). Далее до самой Цусимы информация о движении эскадры была очень скупой и в большей части являлась перепечаткой западных статей.

Буквально через несколько дней после поимки болгарских японцев в Кронштадте ловили японцев татарских: «Вчера в Кронштадте распространился слух о появлении там японских шпионов. Оказалось, что слухи были вызваны следующим фактом. В одну из гостиниц явились два татарина и предлагали купить у них мануфактурные товары. Татары по физиономии показались посетителям гостиницы подозрительными, да и, кроме того, товары они продавали по крайне дешевой цене. Среди посетителей находилось лицо, долго жившее в Японии и хорошо знающее японский язык; оно утверждает, что, уходя из гостиницы, татары говорили по-японски. Произведенным дознанием подозрение не подтвердилось; проживающие в Кронштадте татары удостоверили, что эти подозрительные торговцы - их соплеменники».

Следующим крупным и печальным событием стала сдача Порт-Артура: «Токио, 21-го декабря (3-го января). Совещание о сдаче Порт-Артура закончилось в 4 часа 30 мин. пополудни соглашением о подписании формального акта о сдаче. Говорят, что предложенные японцами условия приняты».

«Совещание о сдаче Порт-Артура закончилось в 4 часа 30 мин. пополудни соглашением о подписании формального акта о сдаче. Говорят, что предложенные японцами условия приняты».

Нет, сдача не была внезапной - дела шли действительно не очень хорошо, но совсем недавние бодрые заявления о том, что форты отбиты, жители спокойны, солдаты бодры, ярко контрастировали с действительными новостями.

Изменился и тон газет, писавших о войне: «Порт-Артур пал. Конечный пункт нашей колониальной политики на Дальнем Востоке, воздвигнутый на полумиллиарды полунищего народа, залитый кровью десятков тысяч молодых жизней, обессиленный столь неравным поединком, сложил свои знамена у ног победителя. Неопределенность, жуть охватывает душу».

19 декабря опубликовали покаянную телеграмму Стесселя: ... «Великий Государь, Ты прости нам! Сделали мы все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво». Публиковали с характерным примечанием генштаба: «На основании ст. 64-й Положения об управлении крепостями, как бы доблестна оборона крепости ни была, с каким бы высоким самоотвержением оборона ни велась, но если крепость будет взята неприятелем, то комендант ее предается суду, состав коего определяется каждый раз по особому Высочайшему повелению».

После отступления под Мукденом начали публиковать и статьи, в которых высказывалось мнение о необходимости мира. Правда, опять в «перевернутом виде»: «Жители Владивостока, нашей окраины, возмущены слухами и толками о необходимости заключения мира с Японией. Настаивать на мире могут только не понимающие всего серьезного значения настоящей войны и ужасающих последствий для России в случае заключения мира после нашей неудачи».

19 декабря опубликовали покаянную телеграмму Стесселя: ... «Великий Государь, Ты прости нам! Сделали мы все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво».

Из кратких сообщений о эскадре Рожественского бросалась в глаза заметка, ярко передавшая настрой адмирала: «В главном морском штабе до сих пор не получено никаких известий относительно действий эскадры Рожественского. По сведениям штаба, в ближайшем будущем нельзя ожидать официальных известий от адм. Рожественского, который как-то написал: “Сообщу о гибели своей или японской эскадры”».

И только 18 мая 1905 года появилась весть о Цусимском разгроме.

«ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА генерала-от-инфантерии Линевича на имя Его Императорского Величества.

16-го мая во Владивосток прибыл крейсер II-го ранга “Алмаз”. Командир крейсера доносит: “14-го мая эскадра адмирала Рожественского в Цусимском проливе вступила в бой с японским флотом. В дневном бою погибли броненосцы “Князь Суворов”, “Бородино”, “Ослябя”, крейсер “Урал”; броненосец “Император Александр III” имел сильное повреждение».

Очередное (и теперь - грандиозное) поражение, шок общества и запоздалое понимание необходимости завершения войны: «Новое тяжкое испытание переживает многострадальная Россия: Рожественский ранен, 2-я и 3-я эскадры Тихого океана более не существуют. Со всех сторон несутся вести о желательности и даже неизбежности заключения мира с Японией».

«Новое тяжкое испытание переживает многострадальная Россия: Рожественский ранен, 2-я и 3-я эскадры Тихого океана более не существуют».

Мы видим в газетах и общественные настроения: «На днях после Цусимского боя в ресторане Эрнеста, на Каменноостровском проспекте, во время обеда поднялся неизвестный господин во фраке, и, по словам газеты “Наша Жизнь”, произнес горячую речь по поводу последних событий, закончив ее выражением крайнего негодования против главных виновников войны. В зале было много офицеров, гвардейских и морских. После речи неизвестного гвардейские офицеры сочли своим долгом удалиться, а морские офицеры выразили полное сочувствие говорившему».

Переговоры о мире в Америке шли долго и тяжело. С российской стороны их вел С.Ю. Витте. 1 сентября (19 августа) 1905 года была опубликована телеграмма статс-секретаря С.Ю. Витте на имя Его Императорского Величества из Портсмута от 16 августа 1905 года. «Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий и, таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего Величества. Россия останется на дальнем Востоке великой державой, каковою она была доднесь и останется вовеки. Мы приложили к исполнению Ваших приказаний весь наш ум и русское сердце и просим милостиво простить, если не сумели сделать большего».

Условия были тяжелыми, но не настолько, как ожидалось ранее: удалось сохранить половину Сахалина и формально отказаться от репараций. Россия выплачивала их в завуалированном виде - как компенсацию за расходы на содержание пленных. Япония тоже выплачивала встречную компенсацию за своих, но русских пленных после сдачи Порт-Артура было намного больше.

Условия были тяжелыми, но не настолько, как ожидалось ранее: удалось сохранить половину Сахалина и формально отказаться от репараций. Россия выплачивала их в завуалированном виде.

Русско-японская война потрясла российское общество и выявила, как мы видим, вполне знакомые и для сегодняшнего дня черты. Тем не менее проигрыш, жертвы и трагедии, конечно, остаются в человеческой памяти в меньшей степени, чем победы. Вот и память о войне с Японией в нашем городе совсем не так велика, как, например, о победе в значительно более давней Северной войне. Да и мало кто из гуляющих по центру знает, чему посвящен необычный памятник в виде креста неподалеку от метро «Горьковская».

События, ставшие основой для сооружения памятника, были сильно искажены. Сам памятник представляет собой крест, в который вписана скульптурная группа матросов миноносца «Стерегущий», принявших неравный бой и якобы открывших кингстоны своего корабля, когда он потерял ход и мог быть взят в плен японцами.

В действительности «Стерегущий» и правда принял бой с неравными силами противника, но потоплен матросами не был. После боя его осмотрели японцы и составили акт, в котором есть подробное описание корабля, получившего пробоины чуть над ватерлинией. После неудачных попыток отубксировать его, японские моряки сами затопили поврежденный корабль. А кингстонов у него не было вовсе.

Весь экипаж, за исключением четырех человек, погиб. Эти четверо попали в плен (из них один, тот самый В.Н. Новиков, который, по мысли автора памятника, и есть один из матросов, открывающих кингстоны и погибающих, но не сдающихся в плен). Весь этот миф был раздут газетой «Новое время». Впоследствии в специальном докладе Морского генерального штаба эта версия была опровергнута. Но, тем не менее, Николай II утвердил проект. На открытии памятника присутствовали и сам император, и П.А. Столыпин, высшие офицеры армии и флота. Уже после революции долгое время памятник был фонтаном, из кингстона лилась вода.

Пожалуй, вся история памятника «Стерегущему» очень ярко рисует все, что было связано с освящением Русско-японской войны в петербургских газетах, и само отношение общества к ней