75 лет кровавому августу 41-го: Таллинский переход глазами очевидца
28 августа 1941 года из Таллина вышли 225 судов. На них, по мнению экспертов, находились свыше 40 тысяч человек, среди которых не менее 14 тысяч - гражданские лица. Разыгравшаяся катастрофа унесла, по разным данным, от 15 до 18 тысяч жизней. Вероятнее всего, точную цифру назвать не может никто. Все сходятся лишь в том, что близ мыса Юминда расположена самая большая морская братская могила не только на Балтике, но и во всем мире…
До наших дней дожили лишь несколько участников Таллинского перехода. О том, как удалось продержаться три дня за гранью человеческих возможностей, корреспонденту ОК-информ рассказал 93-летний житель Таллина Валентин Виллемсоо.
«Мы защищали советскую власть»
- Вы ведь, Валентин Йоханнесович, родились в 1923 году, то есть в августе 41-го призыву еще не подлежали. Как же случилось, что оказались в Красной армии?
- Все просто: вступил добровольцем в Первый эстонский егерский полк. У меня не было другого выхода. Я работал в школе старшим пионервожатым, был комсомольцем - фашисты бы меня точно убили. Кстати, после войны я нашел в одном из архивов немецкий документ. Лист разделен на две части, слева - «разыскивается», а справа - «расстрелян». В списке 50 фамилий, в том числе и моя…
Вообще-то наш полк не входил в состав регулярных войск, мы действовали самостоятельно - оборонялись, защищали советскую власть. Я участвовал в боях недалеко от Таллина, 26-го числа был ранен в левую руку и поэтому оказался в городе, в госпитале, откуда нас должны были отправить в Ленинград.
- В Таллине уже вовсю шли уличные бои?
- Я слышал стрельбу артиллерии, но боев не видел. Только долго смотрел в окно на пожар, на то, как в стороне порта рвутся цистерны с топливом. Стоял и думал: что делать? В госпитале нет никакого контроля, никого насильно не держат, так, может, удрать и бежать домой? Но там немцы… К тому же документов у меня никаких - если попаду к своим, не смогу доказать, что не дезертир. Если окажусь у тех, кто поддерживает фашистов, точно устроят самосуд, а в военное время основной способ наказания - расстрел… В общем, я решил эвакуироваться.
- В госпитале было много народу?
- Очень. Бойцов привозили непрерывно, и моя очередь садиться в автобус, который повез легко раненных в торговый порт, подошла только утром. Но когда мы подъехали к причалу, оказалось, что на корабль, куда нас собирались погрузить, не может уже поместиться ни один человек. Он был набит до отказа, даже на палубе люди стояли плечо к плечу. Я тогда еще удивился - как можно выйти в море с таким перегрузом? Ведь первая же большая волна смоет всех за борт! Тем не менее корабль отшвартовался, других судов возле причала не было, и нас повезли обратно в госпиталь.
Мы не были там часа два, а когда вернулись, увидели, что весь эстонский медперсонал скрылся, а русские врачи в панике, не имеют никакой информации и не представляют, что делать дальше. Большинство раненых - те, кто мог ходить - разбежались, и в следующий автобус, шедший в порт, нас село только 15 человек…
«Каждый боролся за свою жизнь»
- Вас снова отправили в Торговый порт?
- Нет, в Рыбный. Приехали. Смотрю - на рейде очень много грузовых и военных кораблей, все серые, без названий, с крупными номерами на борту. Видел даже один совсем уж огромный корабль, на котором стоял небольшой самолет и огромное количество пушек. Со стороны Ласнамяэ корабли обстреливала немецкая батарея, но я не заметил ни одного попадания. Помню только, уши закладывало от звука летевших снарядов, да вверх поднимались высоченные водяные столбы.
В общем, нас погрузили на крошечный прогулочный кораблик, типа яхты, и через час мы добрались до какого-то грузового корабля. Собрались подниматься на борт, а нам говорят: «Брать-то вас некуда! Но и обратно ведь не отправишь… Ладно, так и быть, разместим вас в угольном трюме»…
- Где?!
- В железном бункере, который был заполнен наполовину, на уголь были брошены доски, а на них вповалку лежали раненые. Нам с каким-то латышом досталось одно место на двоих, так что можно было либо лежать на боку, либо сидеть.
- Вам оказывали медицинскую помощь?
- Ни-ка-кой… Воду давали да книжки принесли. Я одну взял, но читать не мог, она была на латышском языке. Понял только, на ней штамп с названием судна - «Калпакс».
- А выходить из трюма было можно?
- Нет, только по нужде - на палубу. Да и то многие не могли ходить, все делали под себя. Вонь стояла страшная - кровь, моча, лекарства, угольная пыль. Люди кругом стонут, бредят. Да к тому же нам никто не говорил, что происходит наверху, только по звуку моторов было понятно, стоит судно или движется. Хорошо еще, всю ночь и весь следующий день немецкие самолеты нас не беспокоили, да капитан умудрялся маневрировать между минами. Мы уже вроде бы начали успокаиваться - прошли полпути, скоро будем в Ленинграде! Но утром 29-го началось страшное…
- Бомбежка?
- Она самая. Слышим - взрыв. Корабль задрожал, завибрировал, накренился, с потолка бункера посыпалась ржавчина. Слышим - двигатели заглохли, и сверху, с палубы, крики: «Вода! Быстрее!»
Все, кто мог подняться, бросились к выходу. Перепрыгивали, перелезали через раненых, никто никому не помогал. Каждый боролся за свою жизнь, и побеждала только сила…
Я как-то сумел выскочить на палубу. Прыгнул за борт - не помню, ногами вперед или головой. Вынырнул. Понял - срочно надо прочь от корабля, иначе либо доска какая-нибудь мне на голову сверху упадет, либо кто-нибудь начнет тонуть и утащит меня за собой на глубину…
- Подождите, Валентин Йоханнесович, но что стало с теми, кто не мог ходить?
- Так и остались в бункере… А судно резко встало вертикально и пошло на дно. Последнее, что я видел - корабельный винт, который так и продолжал вращаться, словно говорил: прощайте ребята, я ухожу, а вы уж тут - как хотите…
- То есть спастись удалось совсем немногим?
- Только тем, кто умел плавать и держался за доски. Неподалеку от меня барахталась женщина с ребенком, кажется, с мальчиком. Прижимала его головку к груди, закрывала подолом юбки, чтоб не видел, какой кошмар творится вокруг. Только продержалась она недолго. Нырнула раз - поднялась, второй раз - тоже, а когда погрузилась в третий раз, уже не вернулась… Еще неподалеку от меня из последних сил пытался спастись какой-то офицер в шинели. Но сукно намокло и утащило его на дно своей тяжестью…
И тут вижу - несколько моряков из команды собирают из досок что-то вроде плота. Я к ним подплыл, помог. Нас было пятеро. Устроились - кто на корточках, кто - поджав ноги к подбородку. Сидим. И тут как на грех еще и поднялась волна. Двоих смыло, остались мы втроем…
«Все море вокруг стало красным»
- Немецкие самолеты вас больше не бомбили?
- Бомбили два корабля, неподалеку. Один сразу пошел ко дну, второй еще долго горел. А один самолет опустился низко-низко и начал в упор расстреливать тех, кто еще держался на воде. Все море вокруг стало красным.
- Вода была холодная?
- Не очень. По моим ощущениям, градусов семнадцать. Но я же был молодой, тренированный, так что мне такая температура не была страшна. Я боялся другого…
- Чего именно?
- Понимаете, те два моряка, с которыми я остался на плоту, были старше меня, крепче. Оба русские. Разговаривали между собой о чем-то, а я по-русски понимал совсем плохо. Думал: вот скинут меня сейчас в воду - и все. А что тут удивляться - инстинкт самосохранения, ничего не попишешь. В общем, я решил: главное - не заснуть!
Так прошла ночь. А наутро вокруг нас осталось совсем мало людей…
- Кто вас спас?
- На рассвете мы увидели, как на воду сел небольшой гидросамолет. Что он там делал, было не разглядеть - слишком далеко. Но быстро поднялся в воздух и улетел. А к полудню пришли наши катера. Сразу три. Спустили на воду шлюпки, начали собирать людей.
Мне было совсем не разогнуться, руки еще как-то двигались, а ноги - совсем нет. Поэтому один матрос взял меня под руки, второй - под колени, так, согнутого, и затащили на борт. Растерли спину спиртом, положили в каюту. Там уже была какая-то молодая женщина. Мы с ней не разговаривали. Она до самого Кронштадта плакала. До сих пор не могу понять, откуда у человека может быть столько слез…
Ну, а когда добрались до порта, меня сразу отправили в госпиталь.
- Вы, наверное, долго болели после того, как провели ночь в воде?
- Совсем не болел! Даже насморка не подхватил. Раненая рука загноилась, да живот немного расстроился, но врач объяснил: это оттого, что нахлебался морской воды. А 31 августа мне уже выписали документы, выдали настоящую красноармейскую форму и отправили долечиваться в Ленинград.
- То есть прямо в блокаду. В голод, холод и бомбежки…
- Да. И находился я там до 42-го года. Видел всякое. Только об этом надо рассказывать не торопясь, долго и подробно…