Общественным инициативам прописали долгий путь Общественным инициативам прописали долгий путь спецпроект
Санкт-Петербург погода в Петербурге
Доллар 92.37
Евро 99.53
Юань 1.27

«Дед был в семье непререкаемым авторитетом»

 Фото: Юлия Репьева Фото: Юлия Репьева О Дмитрии Сергеевиче Лихачеве вспоминает его внучка Зинаида Курбатова

Сегодня - 15-летие с того дня, когда мы простились с нашим выдающимся современником, профессором, исследователем древнерусской литературы, первым Почетным гражданином Санкт-Петербурга, пушкинистом, лауреатом Государственной премии СССР Дмитрием Сергеевичем Лихачевым (1906 - 1999). До последних своих дней профессор работал, сохраняя свежесть взгляда, интерес к миру и людям.

Мы встретились с внучкой Дмитрия Лихачева, тележурналистом канала «Вести 24» Зинаидой Курбатовой. Ее искренний и теплый рассказ о своем дедушке помогает нам лучше понять эту сложную и противоречивую личность, безусловно - одного из достойнейших российских мыслителей и деятелей ХХ века. Жизнь Лихачева - пример, которому хочется, но неимоверно трудно подражать и почти невозможно соответствовать. Планка его идей и их воплощения очень высока.

- Зинаида, расскажите: каким был ваш дедушка? Какое качество его натуры вы бы особенно выделили?

- Прежде всего Дмитрий Сергеевич был очень неравнодушным человеком, и без этого качества, на мой взгляд, не может быть интеллигента. Он был прекрасно образованным, удивительно разносторонним, он знал несколько языков, его волновали взаимосвязи западной и русской культуры, но главная цель была - доказать миру значимость и ценность древнерусской литературы. Взгляды Лихачева часто подвергались крайней оценке некими представителями общества, журналистами. И раньше, при дедушкиной жизни, и сейчас я часто встречала утверждения, что он ура-патриот, националист, шовинист и даже антисемит. Почему были сделаны такие выводы - непонятно. А ведь он как раз невероятно уважительно относился ко всем малым народам, защищал приниженных, ущемленных, несправедливо забытых, обделенных, помогал конкретным людям устроить свои судьбы, вернуться в Ленинград.

Среди наших знакомых была Татьяна Руди, молодая ученая, немка, ее родители жили в Ленинграде, а потом всю семью выслали в Казахстан. Татьяна приехала поступать в аспирантуру, и дедушка ее усиленно опекал. Он сделал все, чтобы она осталась в институте. За Таней ухаживал Женя Водолазкин, сейчас известный писатель. И дедушка спрашивал: «Это и вправду ее жених? Если они поженятся, то я его точно возьму к себе на работу». Он старался составить счастье целой семьи. Таким образом и Таня, и Женя - оба попали в Пушкинский дом. И потом еще им дедушка выбил квартиру.

- Дмитрий Сергеевич защищал диплом по Шекспиру, почему было выбрано направление «древнерусская культура»?

- Это очень естественно объясняется. Он вполне мог заниматься и западной культурой - он ведь учился в университете на двух отделениях, изучал подробно английскую и русскую литературу. Но дед решил посвятить себя изучению древнерусской культуры прежде всего потому, что видел, как в советские времена она стала ущемляться, какое гонение испытывали церкви, священники, русское крестьянство. Дедушка решил, что он все это будет защищать, показывать величие и ценность для русской культуры и «Слова о полку Игореве», и «Задонщины». Кстати говоря, интересно было бы узнать реакцию дедушки на недавнюю статью Юлии Латыниной, которая написала, что великая русская культура началась лишь в период европеизации страны во время правления Петра I.

- Дмитрий Сергеевич еще студентом попал на Соловки, за контрреволюционную деятельность. Он вспоминал об этом времени?

- Ну конечно, он многое рассказывал. Несколько лет, проведенные на Соловках и потом на Беломоро-Балтийском канале, обострили его желание бороться за правду, защищать униженных. Он пытался что-то сделать для малолетних преступников, которых в лагере называли вшивками - настолько они были оборванные, голодные, грязные. Часто у детей не было даже места для ночлега, и они спали под нарами в бараке для взрослых. Он собирал в Соловках этих оборвышей, вступался за них, добивался для них более-менее сносных условий.

- А о чем еще любил вспоминать ваш дед, когда вы собирались в домашнем кругу?

- И на 2-м Муринском проспекте, где мы жили большой семьей, и в Комарово на даче дедушка по вечерам включал «вражеские» голоса. Я нередко вместе с ним крутила колесико радиоприемника, и сквозь потрескивание глушилки мы вникали в новости, не похожие ни по тональности, ни по подаче на те, которые транслировали нам советские радио и телевидение. Помню, на меня произвела сильное впечатление книга Александра Зиновьева «Зияющие высоты», где остро высмеивалась советская действительность.

- Ваш дедушка не боялся новых преследований?

- Опасался. С ним даже проигрывали ложный арест. Это когда к тебе приходят, и ты уже готов проститься с близкими, собрать вещички… Но это оказывалось лишь предупреждением: мол, смотрите, мы в курсе вашей жизни, ваших взглядов, мы начеку. Эти предупреждения  не остановили дедушку, когда он один из немногих в стране защитил Андрея Дмитриевича Сахарова. Дед умел преодолеть страх и высказать свою независимую точку зрения.

Однажды я еще девчонкой протирала полы в спальне у бабушки с дедушкой и наткнулась на чемоданы, перевязанные веревками. Мне было интересно, я открыла крышки: там была смена белья, теплые носки, спички, мыло, документы… На всякий случай. На двоих.  

- Неужели Дмитрий Сергеевич всерьез считал, что его, уважаемого почтенного человека могут снова арестовать?

- Он перенес много лишений, как и его друзья, часть которых он похоронил еще в 30-е. Интеллигенция пережила большую травлю, после Соловков дед долгое время не мог устроиться на работу. И потому он ничего не исключал из своей жизни. С этими чемоданами была связана одна казусная история, которая произошла в нашей квартире.  Когда деду исполнилось 90 лет, власти хотели сделать ему подарок: предложили отремонтировать квартиру. Дед не согласился, но бабушка уговорила его: пусть хотя бы кухню подновят. Хорошо. Сделали небольшой ремонт - дедушка сам выбирал цвет стен, - установили новую газовую плиту, которая пропускала газ, а мы сразу этого не поняли. И через две недели случился пожар. Я зашла утром на кухню сварить кашу, чиркнула спичкой, стена вспыхнула. Огонь не давал пройти к газовой задвижке. И вот в кухне появился дедушка. Мгновенно оценил обстановку. Первым делом он вынес на лестницу чемоданы, те самые, со сменой белья, с документами. Проверил, где дети, заглянул во все шкафы: не спрятался ли кто? Потом начал с другими домочадцами из ванны носить воду ведрами и заливать пламя. Когда приехали пожарные, то увидели картину: абсолютно черная кухня, огонь потушен, довольный Дмитрий Сергеевич сидит в кресле-качалке. Пожарные были поражены самообладанием девяностолетного старика, сказали, что он молодец. А он им пояснил: «Я не один пожар на Соловках потушил». Видимо, у деда был солидный опыт, а еще он пережил серьезное отравление угарным газом в молодости: чуть что - у него синели губы.

- Вам уютно было с дедом?

- Да, когда у дедушки было хорошее настроение. После того, как все дела сделаны, он готовил для всей семьи гоголь-моголь. Другого ничего готовить он не умел. Уютно было, когда он вспоминал о детстве и как до революции было хорошо. Уютно было высаживать цветы, что-то поливать, пропалывать вместе. Он очень любил сады, парки, все, что связано с ландшафтом. Неслучайно он написал «Поэзию садов». У нас был крохотный садик в Комарово, где росла одна яблоня, один розовый куст, один жасминовый. Георгины, маки, флоксы, душистый табак… И была очень хорошая библиотека по цветам и растениям. В Комарово жила садовница-финка Александра Яновна, у нее дедушка покупал редкие сорта семян, саженцы.

- Кто-то в семье Дмитрия Сергеевича занимался садоводством?

- Нет, у родителей своего садика никогда не было. Снимали дачу на севере, в Куокколе, где дедушка вырос. Там жила интеллигенция и аренда была дешевле, чем на юге. Мои прабабушка и прадедушка были меломаны и театроманы. Квартиры они снимали всегда вблизи Мариинского театра, чтобы не тратиться на конку и ходить на спектакли пешком. Была своя ложа - билеты и тогда было купить сложно, особенно на премьеры.

 

- А  как относился Дмитрий Сергеевич к спорту?

- Он считал, что это пустая трата времени. А я любила и волейбол, и баскетбол, и лыжи, и легкую атлетику, и в школе меня все время отбирали на соревнования.  Но ни родители, ни дедушка меня в моих занятиях не поддерживали. Дедушка кричал мне вслед со второго этажа в Комарово, когда я с лыжами выходила из дома: «У тебя одна дорога - в институт Лесгафта!». В юности был гребцом, а став взрослым, предпочитал лишь быструю ходьбу, при этом считал, сколько шагов прошел.

- Как распределялся его день?

- Дед вставал в семь утра. Делал небольшую зарядку, обливался водой. Завтрак у нас был всегда в восемь, и дедушка выходил к столу в отглаженной рубашке и галстуке, в вязаной кофте или жилете.  После завтрака совершал небольшую пробежку и садился работать. Потом был обед. Короткий отдых и работа за письменным столом до семи вечера. Ужинали - и дедушка опять садился работать. Никто из домашних во время его работы не смел его потревожить, отвлечь бытовыми вопросами.

- Он занимался с вами - учил читать, например?

- Да, дедушка, замкнутый и не слишком доверчивый со взрослыми людьми, был более распахнутым с детьми. Он придумывал на ходу какие-то игры. И вот в игре он легко, без назидания научил меня читать. Мне было четыре года.

- Спорить с ним можно было?

- Это сложный вопрос. Дедушка у нас был непререкаемый авторитет, возражений он не любил и в высказываниях был достаточно деспотичным. В десять лет я захотела прочесть «Трех мушкетеров». Дома этой книги не было, и дедушка принес мне из библиотеки Пушкинского дома роман Дюма на французском языке. И сказал мне, что литературу надо читать в подлиннике. Так я со словарем и читала «Трех мушкетеров».

Дедушка не терпел возражений от тех, кто не мог отстоять свою точку зрения. А вот достойных оппонентов он уважал и считался с их мнением. Так было со Львом Николаевичем Гумилевым, с которым у деда были диаметрально разные взгляды на древнерусскую историю. Гумилев считал, что мы много чего ценного получили от монголо-татарского ига. А дедушка говорил, что иго отбросило Россию далеко назад, затормозило ее культуру. Но при этом дедушка предложил Гумилеву, чтобы они оба выступили в одной передаче на 5-м канале. Благодаря этому, кстати, осталась хорошая запись с дедом и Гумилевым. Правда, после этой передачи журналистку, которая рискнула ее записать и показать, уволили с телевидения. Дедушка считал, что он виноват, и не успокоился до тех пор, пока не устроил ее в библиотеку.

- А мог ли Дмитрий Сергеевич быть резким, нелицеприятным, отстаивая свое мнение?

- У дедушки был случай, который рассказал мне пушкинист Сергей Фомичев. Это было до войны. В Царском Селе есть памятник Пушкину-лицеисту, который сидит на скамье. Тогда, как и сейчас, очень любили там фотографироваться. Садились на скамью, обнимали Пушкина. Дедушку это страшно бесило, и он какого-то гражданина физически стащил с этой скамьи, и даже ударил.  

Но при этом он столько добра сделал и для отдельных людей, и для нашего города. Был совершенно бредовый проект поворота северных рек - Дмитрий Сергеевич писал статьи, и его убежденности хватило, чтобы проект не осуществился. Дед боролся за  каждый дом, за каждую избу, если она представляла историческую ценность. Это сильно раздражало власти. В 60-е  он выступал против сноса церкви Успения на Сенной - но спасти ее не удалось. А вот другой бой он выиграл, когда выступил против строительства высотки - гостиницы «Ленинград». Дмитрий Сергеевич не посмотрел на то, что в мастерской автора проекта, архитектора Сергея Сперанского трудился и его зять Юрий Курбатов, мой отец.  В итоге папе пришлось уйти с работы, а гостиницу вытянули в горизонталь. Дедушка считал, что нужно людям помогать, но только не своим, а чужим. Иначе неприлично.

- Мог дедушка обидеть близких?

- Да, конечно. Он был очень темпераментный, иногда не отдавал себе отчета - и кулаком мог постучать. И наказать. В четыре года я убежала из дома с молодым человеком семи лет. Мы собирались с мамой за грибами в Комарово. А мальчика везли на медоосмотр перед школой. Видимо, он никак не хотел к врачу. И пока наши мамы общались, он предложил побег. И мы убежали. Мы скитались по лесу - молодой человек говорил, что мы будем жить в вигваме, и он будет охотиться на дичь. Романтично! Но потом страшно захотелось есть, и мой спутник побежал к дачам и где-то там раздобыл кусок торта с кремом. Отлично - сидишь под деревом в лесу и ешь добытый вкуснющий трофей. Но в темноте я уже как-то поняла, что надо все же возвращаться домой. Когда мы подошли к дому, все мои родные стояли на улице в страшной тревоге, а дедушка держал руки в боки. Он так орал! А потом досталось и моему мягкому месту.  Я стояла в углу и глотала слезы, рассматривая цветы на обоях. Наказание было суровым, но больше я никогда не убегала из дома.

- Какие правила в жизни или в профессии вы унаследовали от Дмитрия Сергеевича?

- Самое главное правило - жизнь короткая, и у человека мало времени, чтобы осуществить свои планы. Нельзя разбрасываться. И я стараюсь много делать, много успевать. Планирую все дела заранее, и это здорово помогает. Встаю в семь, как и дед, иногда и в шесть, чтобы успеть позаниматься теннисом. Не знаю, могу ли я поставить себя рядом с дедом, но какие-то его проекты я стараюсь продолжать. Он защищал культуру, парки, усадьбы - и я как телекорреспондент на эти темы много всего сняла, особенно в Питере. У меня был проект «Красная книга», я защищала объекты, здания, которые могли быть снесены, перестроены. Что-то отстоять удалось. А то, что я стала журналистом, хотя закончила Академию художеств, наверное, можно объяснить не только экономическими причинами, но и, наверное, доставшимся мне от деда участливостью и вниманием к людям, желанием восстановить справедливость.

- Где в Петербурге можно увидеть экспозицию, посвященную Дмитрию Сергеевичу Лихачеву?

- Это вопрос сложный. Все вещи, мебель, одежду, бытовые предметы после смерти дедушки главная наследница - моя двоюродная сестра - решила передать Музею города, увезла в Лондон лишь любимую мягкую игрушку дедушки, которая была у него с детства - потрепанного мишку Берчика. Мы предполагали, что вскоре будет создана экспозиция, посвященная деду. Но все вещи были распределены по разным отделам музея и ни разу никакой выставки устроено не было. Почему-то часть вещей музей решил передать в гимназию Карла Мая - и там оказались грампластинки с дарственными подписями Марии Юдиной, Ивана Козловского, кресло-качалка Дмитрия Сергеевича. Почему? У меня лично от деда остались лишь семейные фотоархивы. Надеюсь, что требовать  предметы из-за их невостребованности у музея не придется. Мы очень надеемся, что когда-то наступит время, и экспозиция в честь Дмитрия Сергеевича будет открыта. Очень хочется, чтобы идеи и идеалы, которыми жил дедушка, не забывались нашими современниками.

Фото Елены Добряковой и из семейного архива.

Материалы по теме
 
Человек города Человек города: Алексей и Мария, гендиректор и многодетная мама, 30 и 39 лет Планируете ли вы посмотреть фильм «Матильда»?
Самое читаемое
Комментарии