Общественным инициативам прописали долгий путь Общественным инициативам прописали долгий путь спецпроект
Санкт-Петербург погода в Петербурге
Доллар 94.09
Евро 100.53
Юань 1.3

Густав, который не Карлович, или Привет товарищу Мединскому!

 Фото: SA-kuva Фото: SA-kuva Недавно в Петербурге открылась памятная доска Густаву Маннергейму, зачем-то панибратски названному Карловичем. Вокруг нее развернулась широкая полемика, и мы, конечно не можем остаться в стороне. Тем более что автору пришлось много сталкиваться с документами и воспоминаниями Маннергейма, связанными с его пребыванием в летних гвардейских лагерях в Красном Селе

Карл Густав Эмиль Маннергейм - русский офицер, финский подданный, швед, маршал и впоследствии - президент Финляндии, фигура не просто неоднозначная, а прямо-таки мифологизированная. И памятная доска, как нам кажется, ставится сейчас не реальному человеку - очень умному, достойному и совершенно неоднозначному в историческом контексте, но этому мифу, образу в головах, который с реальным человеком соприкасается мало.

Миф этот возник из недостатка настоящей информации, из публикаций в прессе времен перестройки, из разговоров на кухнях - и вот добрался до стен города, воплотившись в бронзе. Так уж повелось в Ленинграде, а потом и в Петербурге - с симпатией смотреть на фигуру маршала Финляндии, считать, что он «не перешел границу» и чуть ли не спас Ленинград во время блокады.

Мы вернемся к этим мифам, но пока обратимся к молодости Карла Густава. Он действительно поступил в Николаевское кавалерийское училище и закончил его с отличием. Впоследствии он достойно служил в армии Российской империи и дослужился до звания генерал-лейтенанта. Участвовал в коронации Николая II, Русско-японской войне, после ее окончания возглавлял разведывательную миссию в Китай. В годы Первой мировой смело воевал, командовал бригадой, потом дивизией и совершенно заслуженно получил сначала георгиевское оружие, а потом и Георгиевский крест. В 1918 году он вышел в отставку и отправился в Финляндию.

Долгие годы он отдал русской службе и показал себя на ней блестяще. Но если бы мы ставили всем успешным и смелым генерал-лейтенантам Первой мировой памятные доски или памятники, то, наверное, тогда и доска Карлу Густаву смотрелась бы вполне органично. А раз рядом с его доской таких не заметно, то стоит, видимо, признать, что поставлена она Маннергейму не как русскому военачальнику или военному разведчику (отлично бы смотрелась на стенах Русского географического общества), а именно как правителю Финляндии.

Маннергейм был убежденным монархистом, принципиальным противником, врагом советской власти. За это его опять же ни хвалить, ни ругать невозможно - это его убеждения, выросли они на почве службы в императорской гвардии.

Маннергейм был убежденным монархистом, принципиальным противником, врагом советской власти. За это его опять же ни хвалить, ни ругать невозможно - это его убеждения, выросли они на почве службы в императорской гвардии. Те же убеждения разделяли многие русские офицеры, эмигрировавшие из страны и поселившиеся во Франции, Германии, Южной Европе. После начала Великой Отечественной для каждого из них встал вопрос оценки происходивших событий. Были те, кто поддержал Советскую Россию, и те, кто отстранился. Но часть из них впоследствии стала сотрудничать с Гитлером и вполне закономерно некоторые окончили дни на виселице.

В схожем контексте можно рассмотреть и ситуацию с Маннергеймом. Если бы он просто стал главой молодой независимой Финляндии и пусть даже повоевал с СССР в 1939 - 1940 годах, сохранив свое государство, мемориальная доска была бы вполне закономерной. Знаменитый человек, президент соседнего, дружественного ныне государства, учился, служил, много лет жил. Все бы хорошо, кроме периода сотрудничества с гитлеровской Германией. И сотрудничество это вылилось в участие в блокаде Ленинграда, а также окрасилось нехорошими историями с советскими пленными и попыткой введения «нового порядка» на захваченных землях в Карелии.

Мифы сильны, и один из них, самый, может быть, известный, что Маннергейм приказом запретил переходить старую финскую границу в районе Сестрорецка. Автору буквально на днях рассказывала об этом приказе знакомая и уверяла, что именно он спас город от захвата. Стоит разобраться.

Если бы он просто стал главой молодой независимой Финляндии и пусть даже повоевал с СССР в 1939 - 1940 годах, сохранив свое государство, мемориальная доска была бы вполне закономерной.

Во-первых, финские войска, успешно наступавшие в 1941 году, перешли старую границу, уперлись в первую линию полевых укреплений Карельского укрепленного района и остановились. Штурм КАУРа был чреват большими потерями. Да и не хотели финны брать на себя снабжение города с несколькими миллионами жителей. А наличие КАУРа было прекрасным поводом перестать наступать и посмотреть, что будет дальше у немцев с блокадой и/или штурмом города.

Во-вторых, в Карелии, в районе Петрозаводска и Олонца, финны продвинулись далеко на территорию, которая никогда не принадлежала Финляндии. Мало того - существовала опасность их соединения с немецкими войсками уже за Свирью, и тогда ни о какой Дороге жизни и говорить бы было невозможно.

Автору на протяжении последних лет удается участвовать в поисковых работах на территории Олонецкого района. Там 3-я дивизия народного ополчения - в основном студенты и преподаватели политеха, - воюя с финнами в окружении, ценой своей жизни не допустили соединения немецких и финских войск. Совершенно позабытая история, исключительно ясно показывающая планы по аннексии территории СССР Финляндией.

Это мы отбрасываем детали, политику, споры, и стараемся выделить главное. Сотрудничество с врагом. А еще было два несмываемых пятна: первое - это массовая гибель от голода пленных красноармейцев в лагерях в Финляндии. Нет, конечно, это не были «лагеря смерти», но снабжение их было настолько плохим, что в них погибало до трети. Смертность в финских лагерях для военнопленных превышала, по некоторым оценкам, гибель пленных у гитлеровцев. 

Только вот устанавливать мемориальную доску человеку, бывшему союзником Гитлера на протяжении 1941 - 1944 годов, в Ленинграде безнравственно.

Второе пятно - это откровенно националистическая политика в духе Третьего Рейха на территории занятой Карелии. Если Карельский перешеек был фактически безлюдным, люди, приехавшие туда после 1940 года, его оставили, то в Карелии было местное население - финно-угорское и русское. Финно-угорское активно «финизировалось», а русское подвергалось дискриминации. Маннергейма тормознул посыл Черчилля: если вы не остановитесь - Англия объявит войну Финляндии.

В фигуре Карла Густава Эмиля Маннергейма можно видеть что угодно - и талантливого политика, пытавшегося провести «корабль Финляндия» по узким и извилистым проливам мировой истории, и героя Русско-японской и Первой мировой, блестящего гвардейца-кавалериста. Только вот устанавливать мемориальную доску человеку, бывшему союзником Гитлера на протяжении 1941 - 1944 годов, в Ленинграде безнравственно. Маннергейм несомненно заслуживает уважения - и как бывший гвардеец, и как политик, и как военачальник, маршал, президент соседней страны, в конце концов. Уважать врага, если он силен, умен, честен - прекрасное свойство. Так отнеслись японцы к Рожественскому, командиру разгромленной при Цусиме эскадре. Но ставить памятник человеку, державшему северный фронт блокады... в Ленинграде - извините!

Фото: SA-kuva

Материалы по теме
 
Человек города Человек города: Михаил Петрович, пенсионер, 58 лет Какое место в Петербурге придает вам сил?
Самое читаемое
Комментарии