Мигранты: история повторяется? Часть 1.

То есть, конечно, такие, наверное, есть, но это в масштабе двух-трех поколений. Да и в целом для истории 300 лет - не возраст. За последние же 100 лет масса бед и испытаний пала на наш город. Население не один раз менялось почти полностью. Блокада - самое грандиозное из них, но был еще и голод 18-19 годов, и за ним переселенцы 20-х-30-х,  была волна миграции 60-х-80-х годов XX века. Сейчас проблема мигрантов - одна из самых актуальных  Хотелось бы посвятить несколько статей истории переселения в Петербург жителей других мест. И начать с относительно давнего периода - с середины XIX века.

Конечно, все в Петербурге не местные - начиная с основания города и исключая тех трех финнов, что жили здесь, на берегах Невы, в деревеньке на месте Летнего Сада. Кого-то из первых жителей пригнали насильно с просторов необъятной Родины, кого-то - пригласили из-за границы. Но вот волны миграции начались, конечно, после великих реформ Александра II. И тому были свои, социологические причины. Главная из них - чудовищный даже по тем временам разрыв между жителями крупных городов и деревни, между теми, кто имел свой уверенный доход, и теми, кто прозябал в условиях «крепости». После отмены крепостного права разрыв этот привел массу людей в город. Людей, готовых ютиться в ужасающих условиях, трудиться на любой работе за копейки. Потому, что дома у них не было никакой возможности нормально прожить. Потому, что эти копейки были для них серьезными деньгами. Ничего не напоминает? Только, в отличие от дней сегодняшних, это были не люди другой национальности. Это были русские, но из другого мира, из другой культуры.

Рабочий с газетой на Невском проспекте. Фото К. Булла.1905 год.

А вторая половина XIX века - это время, когда в нашей стране и в первую очередь - в Петербурге быстрыми темпами развивалась промышленность, шире – капитализм. Из-за того самого разрыва в культуре и в имущественном благополучии он получился со своеобразным, достаточно зверским лицом. Вокруг исторического центра стали формироваться рабочие окраины, сконцентрированные у заводов и фабрик. Работа на заводах была очень непростой и, как правило, требовала множества неквалифицированных работников. Предприниматель, если брать типичные случаи, не чувствовал особой социальной ответственности, мог запросто объявить локаут и уволить, например, всех бастующих. Потому, что за воротами толпились десятки страждущих. По той же причине не было особого смысла вводить технические усовершенствования: проще нанять сорок баб с корзинами для земли, чем строить транспортер (реальный пример того времени,  правда - на юге, в Юзовке).  А еще в город пришли социальные проблемы: преступность, проституция, бездомность. Мог ли выброшенный на улицу бывший рабочий, он же бывший крестьянин, вернуться домой в деревню, потерпев здесь неудачу? В большинстве случаев - нет. Его там не ждали, его надел давно разделили.

Сварщики чугунно-литейного и машиностроительного завода Людвиг Нобель за работой. Фото К. Булла. 1905 год.

Откуда все эти социальные потрясения в ХХ веке? - спросите вы. Откуда социальная база у партии большевиков? Оттуда - из этой огромной миграционной волны, из разрыва между богатыми (в самом широком смысле) и бедными. Смогло ли правительство царской России справиться с этим вызовом? Увы, нет. 

Впрочем, конечно, нельзя описывать картину одной черной краской. Были среди рабочих «белые воротнички», жившие достойно и выводившие детей в люди. Были среди предпринимателей те, кто создавал достойные условия для своих рабочих. Вон - в Красном Селе Печаткин построил целый городок: школу, училище, дома с уютными квартирами. Но это были единицы, и общей картины они не меняли.

Какую бы характерную черту (помимо культурных различий), объединяющую этих новых переселенцев, можно было бы выделить... Наверное, огромную энергию, стремление так или иначе состояться в жизни. Эта энергия и выплеснулась на улицы, захлестнула столицу империи и уронила существовавшую власть. Было еще стремление учиться и развиваться, но возможность такую жители рабочих окраин получили в полной мере лишь в другую, послереволюционную эпоху. О ней речь в следующих публикациях.